Михаил Маришин - Звоночек 2[СИ, закончено]
— Ежов завербован немцами, — начал я без предисловий. — Надо что-то срочно предпринять, времени совсем нет. Информация поступила по почте.
— От кого? — уточнил Кожанов.
— Анна постаралась, считай, свой первый орден заслужила. Вот, читай, — я сунул наркому письмо.
— Да, дела, — хмыкнул Кожанов, пробежав листок глазами. — Сомневаюсь я только. Вряд ли этот немец решился бы работать самого Ежова. Вероятностью того, что наркомвнудел в курсе всех фокусов, он не мог пренебречь. Если не совсем дурак, конечно. Но такие в разведке долго не живут.
— Я из письма понял, что Ежов сам вляпался по самые уши без посторонней помощи, а Энглер только воспользовался ситуацией.
— Считаешь, Николай на это способен? У него анкета чиста кристально…
— Считаю, что если его взять и тряхнуть, как следует, посыпется из него такая грязь, которую и представить нельзя. Погоди, он ещё в мужеложстве признается…
Кожанов промолчал, а потом, как бы рассуждая сам с собой, проговорил.
— Не любишь ты Ежова, товарищ Любимов, ой не любишь! Уж не пытаешься ли ты нас лбами столкнуть? Зачем тебе это?
— Затем, что я Тёмный Властелин и хочу захватить власть над миром! — не удержался я от сарказма. — Что за чушь? Развели здесь тайны мадридского двора!
— Ну, ну, не горячись. Так, к слову пришлось, — Кожанов перешёл на резкий, деловой тон, от былой туповатости не осталось и следа. — Значит, полагаешь, Энглер тебя просчитал уже?
— Наркомат обороны для него, считай, прозрачен. Сам начштаба РККА в агентах! Наверняка уже давно обо мне справки наведены и установлено, что я служу в НКВД. Теперь, когда у него на крючке Ежов, он, голову даю на отсечение, первым делом спросил про меня и понял, что за мной никто не стоит!
— Я за тобой стою!
— Но немцы этого не знают!
— Вот на этом и будем играть! — подвёл Кожанов итог.
— Если я всё правильно понимаю, возьмут меня не сегодня, так в ближайшее время. И будут колоть на вредительство и прочее. Поводов — более чем. А через пять дней вернётся Ежов и ласково спросит про документы, пообещав просто расстрелять без мучений. Мне ему что сказать?
— Значит так! Похоронное настроение отставить! Я сейчас напишу приказ. Ты его возьмёшь, соберёшь семью и мигом на Центральный аэродром. Тебя будет ждать вот этот самолёт, — Кожанов, пока говорил, поковырялся за пазухой и, достав блокнот с карандашом, написал бортовой номер, вручив мне вырванный листок. — Экипаж не будет знать заранее, кто и куда летит. Дуешь в Севастополь и ляжешь в госпиталь. По моему второму письменному приказу, который будет при тебе.
— Что, прям, всей семьёй в госпиталь лягу?
— А хоть бы и так! Вопросы всё равно потом задавать будут мне, — отмахнулся нарком. — А мы, тем временем снарядим толкового гонца за новинкой кинематографа. Энглера прижмём, отдаст, некуда ему деваться. Если всё подтвердится насчёт Ежова, не вижу иного выхода, как идти на доклад к Сталину. Ты уж извини, но нам сейчас не до хитрых комбинаций. Тут такое начаться может! Хорошо ещё, Батумский батальон через Москву сейчас должен проезжать, придержу для охраны наркомата.
Вот тут я только начал полностью осознавать, перед какой пропастью мы оказались. Армейские командиры, до должности начштаба РККА включительно, ненадёжны. Одному Богу известно, в какой мере они могут распоряжаться боевыми частями по собственному усмотрению, но война в Грузии, когда "национальные" дивизии встали на сторону повстанцев, наводила на самые мрачные размышления. Флот надёжен, но он корабли в Москву не притащишь. Остаётся НКВД, призванный, по идее, защищать государственный строй, но тут всё тёмно. Однозначно сказать, чью сторону примут чекисты, после ежовского фокуса, довольно затруднительно.
— Чтобы обвинить командармов, нужны веские доказательства, — напомнил я Кожанову.
— И они у нас будут, как только фильм окажется в наших руках. Тогда и расписки, данные Энглеру, будут стоить гораздо больше. Тут уж не скажешь, что они сфабрикованы. Продемонстрируем товарищу Сталину, так сказать, весь процесс, от начала и до конца.
Кроме того, мы малость и сами накопали, без всяких твоих хитроумных штучек. Да ты не переживай, у тебя даже прогула не будет, выпишем тебе больничный и всё, — попытался успокоить меня флагман флота.
— Остаётся только надеяться, что нам поверят и у тех, кто поверит, хватит благоразумия действовать осторожно.
— Будь уверен, у товарища Сталина благоразумия на десятерых хватит. А теперь — по коням, минута дорога, — с этими словами Кожанов уселся в машину и скомандовал. — Меня в наркомат, сам в Севастополь. И без истерик, мне ещё твои выкрутасы объяснять не хватало!
Эпизод 9
Невероятно, неделя отпуска ни с того, ни с сего! Я уже и забыл, что это значит — вообще ничего не делать. В Севастопольском морском госпитале нас с Полей поселили под чужими фамилиями, причём разными, но на одном этаже и в одном крыле здания, в уже знакомом мне ожоговом отделении. Там мы были единственными "постояльцами", обеспечить это в мирное время в лечебном учреждении, ещё при царе строившемся для целого воюющего флота, было проще простого. Как говорится — лежи, отдыхай, набирайся сил. Лежи — в буквальном смысле. Из отделения мне отлучаться было запрещено, даже во двор, посидеть на свежем воздухе, не разрешалось. Зато Поля с детишками могли делать что угодно, чем и пользовались, бросая меня в тоскливом одиночестве и отправляясь на море.
Из всех развлечений — радио и газеты. Первое не радовало разнообразием, постоянно отчитываясь голосом Левитана о ходе уборочной кампании, а вот в "Правде" от третьего сентября 1934 года опубликовали некролог. Наркомвнудел Ежов, верный сын партии, возвращаясь второго сентября из заграничной поездки, не приземлился в Киеве. Рейс "Кольцо Столиц", после вылета из Бухареста, обходя грозовой фронт, уклонился в сторону моря, где и потерпел катастрофу. Точное место падения самолёта неизвестно, выживших нет.
Не знаю, был ли в курсе реальных событий тот человек, кто писал текст некролога, но если был, то его чувству юмора стоит только позавидовать. Это ж надо так обтекаемо высказаться: "уклонился в сторону моря"! Как говорится, читайте между строк, кому надо, тот поймёт.
Надеюсь, вопрос с Ежовым закрыт. Хотя, АНТ-9 такая птичка, что "уклонившись в сторону моря", могла приземлиться где угодно, например, на каком-нибудь флотском аэродроме. Не важно. В любом случае, этот товарищ официально "отпет", что возвращения к исполнению обязанностей наркома не подразумевает. Выходит, я своё дело сделал, можно расслабиться и дальше — будь что будет. Но уже никогда не будет организованного Ежовым убийства Сталина, предвоенной драки за власть, разгрома СССР и истребления его народа. Сейчас, даже смешно вспоминать, какие я строил планы, чтобы это всё предотвратить. Даже вариант откопать "Штурмгевер" и покрошить мелкого пакостника в салат не казался таким уж крайним. А получилось всё как-то само собой, я даже особо ничего и не делал. Правильно старики говорят — не можешь решить вопрос, подожди, само рассосётся.
"Правда" пришла утром, а ближе к обеду по мою душу прибыли два морячка-лейтенанта для сопровождения моей персоны в Москву. Тумана наводить они не стали, а просто сказали, что флагман флота первого ранга Кожанов приказал доставить меня к Самому. Чем скорее, тем лучше. Что ж, были сборы недолги, как в песне поётся. Вылетел-то я со своими в Севастополь, буквально, в чём был, не тратя зря время на чемоданы, прихватив из дома только самое ценное — меч. Кстати, Поля, имея некоторую сумму свободной наличности и дефицит одежды, развлекалась, как могла, накупив кучу разных тряпок для себя и детей, а я остался в стороне, так как ни в чём, кроме больничной пижамы не нуждался.
Петя, узнав об отъезде, устроил скандал, ему хотелось купаться, купаться и ещё раз купаться. Дай ему волю, он вообще бы из воды не вылезал. Посоветовавшись с сопровождающими, которые подтвердили, что их инструктировали только насчёт меня и поговорив с главврачом госпиталя, попутно оформив себе больничный на реальную фамилию, я оставил жену с детьми на месте. Мало ли что там в Москве. Может, мой самолёт тоже вот так "уклонится в сторону моря".
Однако, вопреки опасениям, вечером я уже был в Москве, на Центральном аэродроме, где меня уже ждал чёрный "Тур". Попросив у сопровождающих пару минут, я не удержался от того, чтобы посмотреть свой "газик", который простоял здесь бесхозным целую неделю. Ожидал худшего, предполагая, что ушлые аэродромные механики оставили от машины только раму на подставках, но всё обошлось только слитой досуха соляркой. Поругавшись, для порядка, понимая, что виновных не найти, я успокоил себя мыслью, что где-где, а уж на Центральном-то аэродроме всегда смогу заправиться.
